Дмитрий Капырин
Размышления на даче
Оглядываясь лет на 40–50 назад, в 70-е–80-е годы прошлого века, невольно начинаю сравнивать, анализировать изменения, произошедшие в жизни общества за эти годы и, особенно в жизни искусства, как в нашей стране, так и в мире. А изменения произошли очень серьёзные. И почти все они так или иначе, связаны с научно-техническим прогрессом, с массовым производством и внедрением компьютерных технологий в самых разных формах. Сами по себе эти новации вполне позитивны и принесли новые, невиданные до этого, возможности. Для меня, как для композитора, это в первую очередь возможность непосредственного введения нотного текста сразу в компьютер, возможность распечатать партитуру и инструментальные партии и даже в довольно схематичном виде прослушать звучание набранного текста, а также выслать то или иное сочинение дирижеру, музыкантам или опубликовать в интернете. Это, конечно, не означает, что музыка пишется за компьютером. Музыка изначально возникает в голове, чаще во время пеших прогулок, во сне, в моменты созерцания природы или ещё как-то. Безусловно, меньше времени уходит на очень трудоёмкую техническую работу. Изменились каналы коммуникации, информация стала доступнее, практически всегда всё – под рукой. Эти действительно революционные возможности есть не только у какого-то узко ограниченного круга людей, в настоящее время они есть практически у всех. Но вот глядя на новую жизнь, и на жизнь искусства в том числе, я понимаю, что не всё так радужно, и что технический прогресс зачастую оборачивается одним большим общим регрессом. Наиболее наглядно это проявляется в мультипликации: качество современных компьютерных мультипликационных фильмов не идёт ни в какое сравнение с продукцией студии «Союзмультфильм» 40-50 – летней давности, несмотря на куда более скромные технические возможности тех лет. И основная причина здесь, как мне кажется, в том, что кино (в том числе и мультипликационное) уже давно перестало быть искусством, за исключением очень небольшой его части. Пытаюсь сразу «на вскидку» припомнить фамилии российских режиссёров, оставивших свой след в истории кино за последние 30 лет. Буквально несколько фамилий, да и то в большинстве своём это люди, сформировавшиеся и проявившие себя ещё в советское время. В современной классической музыке картина, к счастью, несколько иная. Как ни странно, за последние пару десятков лет в России выросла целая плеяда талантливых композиторов и исполнителей. В чём причина? Довольно трудно однозначно ответить на этот вопрос. Государственная поддержка весьма скромная, во всяком случае, по сравнению с советским временем. Парадоксально, но возможно это частично связано с тем, что в России (да и не только в России) нет индустрии современной классической музыки, почти нет системы поддержки современных композиторов и исполнителей (за редкими исключениями), нет системы государственных заказов, издательств, способных платить авторам гонорары. Изредка некоторые театры заказывают композиторам музыку для своих постановок, да и то такие работы носят чаще всего прикладной характер. Поэтому многие композиторы и музыканты, особенно те, кто не преподаёт в профильных учебных заведениях, являются по сути «свободными художниками» и выживают в этом мире как могут, что даёт им возможность чувствовать себя действительно свободными и не зависеть от рынка, тем более что в этой области музыкального искусства рынка просто не существует со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами. Многие композиторы (и я в их числе) для того, чтобы выжить, совмещают своё собственное свободное творчество с работой в прикладной коммерческой сфере. Это музыка к фильмам и сериалам, работа с театрами, аранжировки для различных оркестров и ансамблей, включая поп-музыку и т.д. Главное здесь – чётко разделять для себя сферы деятельности.
Всё это даёт возможность людям развиваться, не цепляться за что-то уже однажды удачно найденное, двигаться дальше и, самое главное, оставаться собой, а, значит, быть разными. Конечно, и тут всё не так радужно. Существует понятие моды. Я очень хорошо знаю, что это такое. Во второй половине 90-х годов я сознательно ушел от активной композиторской деятельности, отказавшись от заказов, поездок, контактов. Это было непростое решение, учитывая последствия, в том числе и материальные. Почему я это сделал? К середине девяностых годов во многом усилиями Эдисона Васильевича Денисова я стал довольно востребованным композитором. Мою музыку исполняли хорошие музыканты, меня приглашали на серьёзные фестивали, я получал хорошие заказы. Эдисон Васильевич предложил стать его ассистентом и преподавать в Московской консерватории. Всё это давало мне большой импульс для развития. Общение с хорошими музыкантами, интересными людьми, знакомство с разной музыкой, участие в жюри международных конкурсов и многое другое. Однако в какой-то момент я понял: то, что меня развивало и двигало вперёд, постепенно начало меня тормозить. Я стал хуже писать, а от многих, даже очень уважаемых мной людей, я слышал сплошные комплименты. Ещё я понял, что, заказывая мне новое сочинение, люди на самом деле хотят, чтобы я написал с небольшими изменениями то, что было мной когда-то уже написано. Я понял, что становлюсь заложником своей же манеры письма, начинаю костенеть и деградировать. Единственным способом этого избежать стал побег, точнее, мало кому заметный уход.
Существует расхожее выражение «искусство требует жертв». Наблюдая за многими своими друзьями, знакомыми, коллегами, я убедился в том, что это действительно так. Только жертвовать иногда, к сожалению, приходится интересами семьи, дорогих и близких тебе людей. Возможно, именно поэтому среди композиторов так много одиноких несемейных людей. Я уже давно заметил тенденцию к постепенному разобщению людей вообще и в частности людей искусства. Ведь раньше мы не были так одиноки, как сейчас, было больше встреч, посиделок, разговоров. Были дома творчества, где в неформальной обстановке можно было пообщаться с коллегами, послушать чью-то музыку, показать свою, о чём-то поспорить. Была традиция домашних посиделок, заканчивающихся обычно далеко за полночь. Сколько хороших фотографий осталось с тех времён! Мне так не хватает этого общения, энергии, теплоты, глубины разговоров творческих людей…
Ещё одной отличительной чертой нашего времени стало стремление людей выбиться в лидеры, стать «звёздами» любой ценой. В общем-то, наверное, это было присуще людям во все времена, но сейчас это приобрело какой-то пугающий масштаб. В погоне за славой и популярностью многие совершенно забывают о смысле и сути занятия музыкой, о своём собственном развитии и совершенствовании, о постановке для себя новых задач, да и вообще предназначении искусства. Больно смотреть на то, как зачастую талантливые от природы люди, выбивающиеся на олимп общенародной славы, квинтэссенцией которой является сейчас телевидение, начинают деградировать, получая высокие государственные награды, снимаясь в рекламе, постепенно, сначала в кулуарах, а потом и в открытую становятся всеобщим посмешищем. Да и сами медиа в лице телевидения и прессы активно этому способствуют. Я заметил, что у нас уже довольно давно в различных сферах искусства появились «лидеры», как бы олицетворяющие собой данное направление искусства и являющиеся своего рода эталоном. Главный тенор страны (он же «золотой соловей» России) – Николай Басков, главный пианист страны, именем которого уже назван концертный зал – Денис Мацуев, главное сопрано – Анна Нетребко, главный композитор – Игорь Крутой (классическая музыка не в счёт), главный джазмен – Игорь Бутман, главный художник – Никас Сафронов, главный скульптор – Зураб Церетели и т.д. Вся эта «медиа-слава» идёт им явно не на пользу и, мне кажется, справиться с этим, не погрязнуть в этом приторном и зачастую льстивом славословии для артиста очень непросто. В прежние времена было большой редкостью, чтобы именем того или иного здравствующего артиста назвали театр, концертный или выставочный зал, картинную галерею. Сейчас без труда в одной только Москве можно насчитать таковых не меньше десятка. Что это такое? Это показатель массового общественного нездоровья. И как результат этого безумия – огромное количество болезненных или просто больных людей.
В связи с этим мне вспоминается один случай. Однажды замечательный режиссёр Михаил Фейгин, с которым мы вместе работали над театральными постановками, пригласил меня в ГИТИС поработать с его курсом. Они ставили тогда пьесу Вуди Алена «Смерть», а до этого Михаил совместно со мной поставил её на театральной сцене. Ему хотелось перенести в новую постановку некоторые идеи, особенно касающиеся музыкальной импровизации в строго заданных рамках. Курс этот был платный, довольно большой по составу и очень разный по уровню. Там было несколько талантливых людей, были и не очень талантливые, а были и совсем «тугие». Действующих лиц в пьесе было немного, раза в четыре - пять меньше, чем студентов на курсе. Все очень старались и хотели попасть в основной состав, в том числе одна девушка, очень красивая и милая, но совершенно «тугая». Во время перерывов она ко мне часто подходила, что-то спрашивала, просила помочь. По итогам нескольких репетиций решено было сформировать актёрский состав исполнителей. Чтобы задействовать больше студентов с курса, решили сформировать целых три состава участников. Но эта девушка не вошла даже в третий состав, хотя очень старалась. Ну не мог я её включить даже в третий состав, поскольку это было бы несправедливо по отношению к другим студенткам курса. Когда я пришел на следующую репетицию, этой девушки почему-то не было. И на следующий день её тоже не было. Я аккуратно спросил у старосты курса, где она и почему отсутствует. Мне сказали, что вскоре после распределения ролей среди студентов, её увезли в психиатрическую лечебницу. Меня это просто шокировало. Я почувствовал свою вину, думая, что может быть, надо было пренебречь принципами и поставить студентку хотя бы в третий состав, однако, к сожалению, рано или поздно в той или иной форме болезнь проявилась бы.
На самом деле всё это вопрос иерархии ценностей, приоритетов. Начиная ещё с музыкального училища для меня главным приоритетом было овладение профессией. Несмотря на то, что моей основной специальностью была тогда домра на отделении народных инструментов, а по композиции я занимался лишь факультативно, я уже вовсю готовился к поступлению в консерваторию на композиторский факультет. В то время я писал разную музыку, иногда с юношеским азартом брался даже за крупные формы, которые технически ещё не мог осилить. Но о славе или положении я даже не думал. Не задумывался я об этом и в консерватории. Было увлечение музыкой, композицией, новыми формами и стилями. Такой подход был присущ многим, хотя и не всем. Были люди, ориентированные на внешний успех, славу и признание. Один из таких людей (кстати, очень талантливый человек) мне сказал как-то: – А вот представляешь, если бы мы сегодня перенеслись лет на сто назад? Мы бы сразу стали суперзвёздами, авангардистами, предвосхитившими будущую эпоху. Меня тогда очень удивили эти слова. Они как-то мгновенно обнажили для меня все его скрытые за занавесом приличий сокровенные желания и устремления – стать «звездой», знаменитостью. Очень часто, понимая, что в современной классической музыке, особенно в наше время, достичь этой цели почти невозможно, люди уходят в поп-музыку. Я знаю довольно много таких людей в российском шоу-бизнесе.
Подобная ситуация сейчас наблюдается и в других странах. Лет десять тому назад я проводил мастер-класс в Руанской консерватории. Сначала я рассказал немного о себе, потом перешел к своим произведениям, подробно остановился на принципах гармонической организации в своих сочинениях, немного коснувшись и других композиторов, подробно поговорил о ритмической составляющей, разных моделях ритмической организации. После чего с нотными примерами и музыкальными иллюстрациями я проанализировал три своих сочинения, написанных в разное время и довольно существенно отличающихся друг от друга. И чем дальше, тем труднее мне было говорить, поскольку, периодически обращаясь к студентам, я видел совершенно отсутствующие, безучастные выражения лиц. И лишь один студент, заметно старше других, был оживлён и заинтересован, и периодически задавал мне вопросы. Получилось так, что мастер-класс я провел лишь для одного студента.
Я вышел из аудитории весь расстроенный и подавленный. Видимо заметив это, ко мне подошел профессор, единственный из преподавателей класса композиции присутствовавший в аудитории, и сказал мне: – Не расстраивайтесь, мы уже давно к этому привыкли. Им, кроме этого старшего студента, у которого уже есть одно высшее немузыкальное образование, совершенно всё равно, что Вы говорили о композиторской технике, о гармонии, ритме и о других композиторах, которых Вы упоминали. Вот если бы Вы стали рассказывать, как попасть в Голливуд или писать музыку к рекламе на телевидении, вот тогда бы они заметно оживились. У меня после этого возникло желание пойти куда-нибудь выпить вина, но, к моему удивлению, вскоре мне позвонили и попросили повторить мастер-класс для преподавателей композиторского факультета. На этот раз я чувствовал себя, как рыба в воде. В какой-то момент мастер-класс приобрёл черты оживлённой беседы и даже дискуссии. Несмотря на некоторый языковой барьер, мы говорили практически на одном языке.
И вот вопрос: почему же такой разрыв в мировосприятии у студентов и профессоров? Что же так сильно изменилось за эти 30-40 лет? Почему композиторы нового поколения не понимают коллег старшего поколения? Меня тогда это очень удивило и расстроило.
Исчерпывающих ответов на эти вопросы у меня до сих пор нет. Есть лишь некоторые предположения. Мне кажется, что в мире существуют какие-то достаточно могущественные силы, для которых желательно усреднение и, возможно даже, оболванивание людей, а искусство является одним из главных препятствий на этом пути. И действительно, трудно себе представить массы всем довольных людей, законопослушных потребителей и эффективных менеджеров, слушающих музыку Баха, Бетховена или Вагнера, Моцарта или Дебюсси, Мусоргского или Шостаковича, читающих Чехова и Достоевского, увлечённых поэзией Шиллера или Верлена. Отсюда – специальные компьютерные программы, «сочиняющие музыку». Этим объясняется уровень современной поп-музыки. Попробуй стать немного лучше и тоньше, и у тебя сразу начнутся проблемы. Это не означает, что в нашей поп-музыке совсем нет талантливых и тонких композиторов, певцов и музыкантов. Пока ещё есть. И они, в общем-то, неплохо себя чувствуют, но… как-бы немного в сторонке. Выходят новые песни Агутина и Преснякова, можно зайти в YouTube и послушать концерты Шевчука или Гребенщикова, пожалуйста, пока ещё можно. То же самое в классической музыке, можно запросто найти и послушать записи или видео с концертов замечательного, одного из лучших пианистов современности Григория Соколова или, например, сонаты Скарлатти в исполнении Михаила Плетнёва. Но если вы на улице попросите людей назвать кого-нибудь из современных классических пианистов, девять человек из десяти, как минимум, назовут Дениса Мацуева.
Я это и на себе очень хорошо чувствую. Большую часть времени я провожу на даче или в деревне, пишу музыку, делаю аранжировки, и обо мне почти никто не вспоминает. Но иногда вдруг по какому-то странному стечению обстоятельств, никак от меня не зависящему, мою музыку всё же играют. Иногда в России, иногда за её пределами. Играют иногда очень хорошие музыканты и оркестры. И что? А ничего. Сыграют и всё, круги на воде разойдутся. Остаётся аудиозапись, иногда даже видео. Многие подходят, поздравляют, говорят тёплые слова и на этом всё заканчивается. А посмотришь в интернете, сидя зимой на даче, и складывается образ вполне себе респектабельного и даже известного композитора. И думаешь: где же на самом деле настоящий я, здесь или в интернете?
Подобное происходит не только со мной. Я знаю много очень хороших композиторов, которые находятся в тени. Нет, их музыка не предана забвению, иногда она исполняется, но из публики, даже постоянно посещающей концерты классической музыки, их мало кто знает. Та же картина наблюдается и в среде музыкантов высокого и даже очень высокого класса, с которыми я зачастую встречаюсь на записи своих произведений в студии, на театральных концертах и в других местах. Например, замечательный, тонкий и очень требовательный к себе музыкант Юрий Полубелов, преподаватель Московской консерватории и концертирующий пианист, находящийся в прекрасной форме. Как часто он играет концерты? Крайне редко. А почему? Скорее всего, просто не предлагают. А кто же играет? Да полно всяких имён и, как правило, это всё люди среднего или даже ниже среднего уровня. И играют то зачастую в очень хороших залах, и на афишах расписано всё красиво, а послушаешь... Случайно как-то включил телеканал Культура, интервью с одним довольно ещё молодым пианистом. – Когда я играл с Ростроповичем, он сказал мне… – После того, как закончился мой концерт в Большом зале Московской консерватории… И вот, наконец, он заиграл ля-бемоль-мажорный полонез… Ну сыграл бы хоть что-то немного менее известное. И так на каждом шагу.
Раньше была какая-то самоцензура, а если она не срабатывала, то в ход шла просто цензура. А сейчас всё без проблем – полное торжество демократии. И всё-таки дискредитация высокого классического искусства – это неспроста. Это, как минимум, политика телеканала, или же некомпетентность. Но почему? У нас что, уже не осталось людей, способных отличить хорошее от плохого, настоящее от фальшивого? Такие люди, конечно же, есть и довольно много, но их мнение почему-то никто не спрашивает, а если сами заговорят, то тихонько затрут и уж точно больше никуда не пригласят.
Ситуация в России тем не менее сейчас даже лучше, чем в большинстве европейских стран. И это не только моё мнение. Там даже простые оценочные суждения зачастую находятся под негласным и не афишируемым запретом, особенно если эти суждения в чём-то расходятся с «генеральной линией».
Вспоминаю один такой случай, произошедший со мной на фестивале современной музыки «Загребское музыкальное биеннале», где исполнялась моя пьеса для большого духового оркестра «Петрушка». Я пришел на дневной фестивальный концерт камерной музыки композиторов юго-восточной Азии. Музыка была во вполне европейской традиции, но очень слабая и, можно даже сказать, не совсем профессионально написанная. Прослушав два сочинения, я тихонько вышел из зала. Был прекрасный солнечный весенний день, я вышел на летнюю веранду ресторана Vatroslav Lisinski Concert Hall и заказал себе кофе. Вокруг меня нежным розовым цветом благоухали сакуры. Мне принесли кофе, я закурил хорошую кубинскую сигару и с удовольствием стал наслаждаться крепким ароматным кофе, развернув на столе буклет фестиваля. Я даже не заметил, как закончился концерт. И вдруг к моему столику неожиданно подходит женщина, одна из руководителей фестиваля и строго спрашивает меня – Дмитрий, а почему это Вы ушли с концерта? Я предложил ей выйти из ресторана для продолжения разговора. В фойе зала к нам сразу подошли ещё какие-то люди. Я не стал оправдываться и что-то выдумывать и честно ответил:
- Потому что мне не понравилось.
- Что значит, не понравилось?
- Не понравилась музыка, слабая и местами даже не совсем профессиональная
- Значит мы, по-вашему, отобрали на фестиваль слабую и непрофессиональную музыку?! – громче и уже более раздраженно спросила она.
- Выходит, что так. Но это моё личное мнение, и я его никому не навязываю. – ответил я.
Далее пошла словесная перепалка со всё более возрастающим градусом раздражения с её стороны. Потом пошли уже совсем провокационные выпады. Например, вопрос о том, считаю ли я, что вообще вся азиатская музыка, написанная в европейской традиции – это профанация? На что я ей ответил, что японский композитор Тору Такемицу является одним из моих любимых композиторов ХХ века. Вокруг нас собралось уже довольно много народу и некоторые стали записывать наш разговор на свои смартфоны, а потом появилась женщина с большим профессиональным микрофоном.
Постепенно в ход пошли неприкрытые нравоучения и наш разговор начал приобретать откровенно конфликтный характер. И она продолжала своё наступление:
- Что это за выражение такое - плохая музыка? Любая музыка по-своему интересна.
- Тогда вообще стираются все оценочные критерии, парировал я. Тогда получается, что по уровню музыка Бетховена или Моцарта равна вот этим произведениям тайских и вьетнамских композиторов? Вы понимаете, что такая позиция может разрушить все культурные основы, на которых зиждется европейская цивилизация?
- Вы рассуждаете, как человек из позапрошлого века, а во всех развитых странах уже давно демократия.
- Но в искусстве нет, и не может быть демократии! Демократические принципы не применимы к искусству.
Тут она просто впала в ступор, и вокруг среди собравшихся нас людей пошёл какой-то гул то ли удивления, то ли возмущения. После чего, выждав некоторую паузу, я сказал, что вообще-то это не мои слова, это сказал Герберт Фон Караян. И ей уже нечего было добавить.
Ко мне сразу подошла женщина и пригласила меня дать интервью какому-то каналу хорватского радио. Я согласился. Но на интервью я старался не обострять и без того уже накалённую обстановку, памятуя о том, как совсем недавно до моего визита в Загреб с венецианского кинофестиваля выдворили Ларса Фон Триера за его неформатные высказывания по поводу архитектуры.
Вечером этого же дня, после вечернего концерта в мой гостиничный номер постучали. Это был литовский композитор, приехавший на фестиваль. Он зашел ко мне, чтобы выразить мне свою поддержку и одобрение и извинился за то, что не мог меня публично поддержать. Оказалось, что наш разговор уже вышел за рамки просто личной беседы. Потом зашел композитор из Польши, потом из Чехии. И все они выражали мне свою солидарность, но при этом все они говорили о том, что публично высказывать такие мысли в Европе сейчас нельзя. А какие такие мысли то? Что музыка такого-то конкретного композитора, неважно, откуда он родом, тебе не понравилась?
И чего же тогда удивляться, что наступает время не особо талантливых, но зато очень проворных людей. Я бы определил их как ярко, порой даже вызывающе ярко окрашенную серость. Это относится не только к композиторам. Находясь в 1995 году в берлинской академии искусств, куда я приехал для создания и постановки сценического произведения «Воплощение цвета», я много видел таких людей, особенно среди художников. И, что удивительно, для этих людей совсем не важно, что и как ты делаешь. Важно придумать какой-то модный проект, желательно с немного скандальным налётом, получить под него грант, сделать пышную и интригующую рекламу с обязательным в таких случаях банкетом по окончанию мероприятия. При этом обязательно производится подробнейший фото и видеоотчёт о проделанном мероприятии, интервью, рекламные ролики в Интернете и даже на телевидении, какие то элементы скандала, шумиха в прессе.
Нецензурной лексики со сцены Большого театра в опере «Дети Розенталя» было вполне достаточно для того, чтобы создать информационный бум вокруг этой постановки, так чтобы даже депутаты Госдумы специально ходили посмотреть, что же там на самом деле такое. И фамилия Леонида Десятникова звучала в новостях культуры почти по всем центральным телеканалам. А что же музыка? А о ней даже никто и не говорил, потому что по большому счёту она особо никого и не волнует, кроме небольшой группы заинтересованных людей.
И наивно полагать, что эти пути к известности и популярности, эти механизмы, с помощью которых люди становятся «звёздами», являются большим секретом для молодёжи. И вследствие такой культурной политики получаем соответствующий результат. Дальше будет больше. А с общим падением уровня культуры и образования в обществе, причём не только в нашей стране, ничему удивляться уже не приходится. Многие молодые люди, особенно в Америке, под фамилией Бетховен подразумевают не великого немецкого композитора, а кличку собаки из одноименного голливудского фильма. Таким образом, настоящая серьёзная культура, искусство и литература и дальше будут отодвигаться на периферию, а на первый план будут выходить всё новые и новые суррогаты, которые, в свою очередь, и будут выдаваться за настоящее искусство. К чему всё это приведёт, догадаться несложно…